История проекта «Засушенному — верить» Рождественская, или как тонкие существующие и до поры невидимые сопряжения постепенно проявляют себя. Скажу сразу как человек с курсом теории вероятности в голове и твердо верящий в материальность произнесенных и написанных смыслов, я благодарна вашим усилиям — писать, придумывать, продолжать одними текстами другие, рассказывать. Пусть это будет текст, направление сил, желаний и мыслей, чтобы будущее у нас было. Обнимаю, и будьте здоровы.
Когда мы поднимаем на ноги занавес выставки в каждом новом городе, — в пространстве музейного зала появляется до и после. Когда мы протягиваем над нашими головами струну железной дороги, и колеса поезда повисают в воздухе, — появляется трудный путь людей и трав, людей безымянных далеких и нас сегодняшних. Занавес был рожден спектаклем «Носорога» Ионеско. Вынести занавес в центр придумал сценограф выставки Петя Пастернак, как только он начал чертить, я поняла, как состроить шаги сценария по обе его стороны. Вся выставка сделана по картинкам, они способ разговаривать, соединить тексты из слов, чувств, предметов, режиссерская часть проектирования, они добыты из глубин интуиции одновременно с работой в архивах, картинки были нашими эскизами: кроме двух фрагментов сценографии «Носорога» Ионеско и «Рамоны» Габриадзе были несколько художников арте повера, контурная сварная деревня с кладбищем Ани Желудь, графика из спектакля по Николаю Олейникову Светы Бень, сидящий с поджатыми коленями человек Андрей Кузькин, встретились и познакомились мы со Светой и Андреем уже после.
По ту сторону занавеса есть стулья с типологией обвинений на спинках, четыре сращены вместе, отрываются два по два и два одиноких. Монтаж — трудное напряженное дело освоения нового пространства и одновременно маленькие чудеса своими руками, когда оживает драматургия, и каждый раз определяя стульям точное место, я чувствовала, что где-то для них есть спектакль, мы просто пока не встретились. Совсем не зная, что началом поезду, сделанному Марией Волохонской по Петиным образцам, была картинка из «Рамоны» Резо. Екатеринбургский режиссер Ирина Лядова придумала читать его пьесу «Какая грусть, Конец аллеи…», действующие лица которой «Мери в прошлом актриса, после каторги электросварщица на кладбище.
Саша её муж, надгробный памятник.
<…>
Три милиционера, горожане, нищие, бродяги, неживая натура.
Время действия после Второй Мировой войны.
Место действия провинциальное кладбище и городской сад. Музыка автору слышится такой, какую ему подсказал Натан Ефимович Перельман, следы которого читателю нетрудно найти». Габриадзе умел разговаривать с давно ушедшими, с живущими далеко, не видеть преград времени и расстояний. Мария Толстых, описывая Засушенных, почувствовала в них Резо.
Что доски для будущих стульев едут из Тарусы, я услышала от Марины Поливановой, и что они прекрасны. В Тарусе теперь живет дуб Герники, привезенный Денисом Алексеевым Шуре Буртину, которому я когда-то написала о будущем проекте, увидев устроенные им волонтерские красивые усилия консервации барака Друзьями Беломорской биологической станции МГУ имени М. В. Ломоносова Изумительное слово «Herbatim» как перевод названия выставки подарила Софья Аверченкова для моего доклада и публикации ИКОМ России в нем и листы гербария — документ, уточняющий архивные, и сухие травы — вербатим-свидетели и голоса. Совсем недавно Галина Зеленина открыла мне свой в «Новом мире» опубликованный мощный текст, со сжатой пружиной внутри, я читала его ночью много часов, устраивая паузы на подышать, как когда-то в «Чемоданах Тульса Лупера» Гринуэя на рефрене о жителях города Больцано, и, проснувшись, на одном дыхании придумала, как будет устроен спектакль, кто может снять док, и в наших руках дать этому жизнь. Когда-то Ирина Попова через телефонные провода подсказала и прочла Шеймаса Хини в переводе Григория Кружкова:
«…Зарыли нас без савана и гроба. А в августе ячмень пророс над нами», и в это время я уже нашла в пару к «Гернике» Пикассо лист гербария с изломами ячменных колосьев, собранных на железнодорожной насыпи. Когда Gabriel Superfin прислал историю Георгия Жженова в Крестах, в конце которой «вернусь — не вернусь» на ромашке, ничего не зная об этом, Катя Осипова нарисовала облетающие лепестки позабудки. Историю Йожефа Лендела и Татьяны Лендел рассказал Николай Формозов, когда Наталья Федянина уже позвала выставку, а Лилия Луганская уже собрала экспедицию Музея Норильска, и Норильлаг отзывается каждый раз, в каком городе мы не решили бы открыть выставку и собирали местные истории, — часто доктором Баевым, а в Казани флейтой ректора университета Носона-Бера Векслина, Илья Шалман.
Однажды с подачи Марины Мацкевич искусствоведческие занятия детской студии Российской академии художеств провела Татьяна Чумалова, и я вольнослушателем узнала, как можно внутри выставки соединять «Колымские рассказы» с нонконформистами. Когда на экскурсии мне надо дать почувствовать сбивающийся ритм дыхания, я показываю на триптих Ивана Щукина. И точнее всех шаг-строй-линии выставки, в которой результаты разговоров со ста восемью научными людьми переплетены с ощущениями, уловила Рита Обшивалкина. Думаю, что многими своими знаками-смыслами «Засушенному — верить» смогла заговорить только у Юлии Тавризян в Пермской художественной галерее, среда которой настраивает на тексты из образов. Это там литературоведческий текст Елены Михайлик был ключом к Шаламовскому вглядыванию в себя рядом с тонким микросрезом тканей сосны Красновишерского деревообрабатывающего комбината, который прислала Ольга Сафрошенко, и стелющимися по камням седумами, не поднимающими, чтобы выжить, головы. Но, или и, я очень хотела, чтобы разговоры с детьми на выставке были не о прошлом, и в этот раз попросила Магазин «Букашки» (магазин издательства «Розовый жираф»), который продает хорошие детские книжки разных издательств, подобрать такие — о желании услышать непохожего на себя, понять, быть вместе. И рада-рада, что на спектакле Ирины Лядовой «Большой и маленький», вдохновленном одной из книжек, было больше людей, чем на взрослых экскурсиях, что он был на фоне полотнища Андрея Кузькина со следами недели жизни крестьян и нарочно оставленной мной стремянкой-ходулями, ровесницы конструктивистских зданий.
В Екатеринбурге можно было специально искать занесенные за тысячи километров от родных мест диковинные для Карелии и описанные возле лагерных бараков приуральские травы, но, ничего не зная о наших героях, тот самый клевер выбрал директор Музея экологии растений и животных УрО РАН Николай Ерохин. Сделал возможной выставку и ее программу в Музее истории Екатеринбурга Сергей Каменский, которому спектакли и исследования — родное дело. И неожиданным подарком, но точно многими невидимыми усилиями, выставка в феврале отправится не на склад, а на работу.
Я хотела сделать путешествующую выставку-медиатора, события которой начинаются в «год великого перелома», чтобы показать, как устроена та, им заданная, система описания и существования в происходящем, которая догоняет нас своими калечащими конструкциями до сих пор. Чтобы от следов в памяти и документах можно было дойти до следов в лесу, под ногами и в нас, наших отношениях и языке. Чтобы захотеть перестать передавать своим детям эти модели как привычную жизнь. И я думаю, что многие и многие люди своими усилиями, профессиональными и человеческими делают эту другую человеческую жизнь возможной и продолжающейся.
Фотографировали выставку в Москве, Перми, Норильске, Казани: Александра Астахова, Кирилл Логинов, Оксана Химич, Алихан Гафаров, Надя Пантюлина.
Надя Пантюлина